И вышел.
На этот раз установить связь по хронотелефону было непросто. Аппарат трещал — общение сквозь эфир и через столетия было исключительно сложным делом. Однако в конце концов сквозь треск удалось разобрать:
— Медина! Алло, Медина!
— Приветствую вас, шеф!
— Что нового? — донеслось уже более четко.
Я рассказал все вкратце. Шеф молчал. Да и чем он мог помочь? Разве что информацией.
— Рой, у вас есть еще несколько часов. Скоро в городе начнутся уличные бои. Есть только один способ напасть на след Килиоса. Ищите вольтранс! — скрежет и треск на линии опять усилились, смысл сказанного доходил с пятого на десятое, а об остальном оставалось только догадываться. Потом слышимость стала немного улучшаться, и вдруг я с некоторым удивлением уловил имя Флоры.
— …руководство одобрило связь с этой женщиной…
— Спасибо, — пролепетал я, на секунду позабыв даже о Килиосе. Что это с ними? Шеф уговорил их дать такое разрешение? Ничего похожего раньше никогда не случалось. Полиция Времени не позволяет обзаводиться подобными связями. Правда, доложить все равно пришлось бы обо всем. Да и комиссия, расследующая ход операции, узнала бы все от Баракса. Слова шефа привели меня в изумление. Так может, ее даже разрешат забрать с собой в 31-й век?
Связь прервалась окончательно.
Хронотелефон вмонтирован в Баракса, так что он был в курсе, но, по обыкновению, не отреагировал. Заметил только, что пока я разговаривал, Флора села в машину и уехала в город. Помолчав, Баракс спросил:
— Килиос еще в городе?
Даже он понимал, что это сейчас самое важное.
— Очень даже может быть. Начнутся уличные бои — тогда ему вообще отсюда не выбраться.
Пора было приниматься за дело.
Несколько секунд рационально мыслящий мозг Баракса анализировал сотни возможных ситуаций и комбинаций. После этого Баракс заговорил:
— Шеф предположил, что раз аппаратура Килиоса находится где-то в одном месте, он может пустить ее в ход…
— Понял, можешь не продолжать.
Я поспешил в дом. Лоренцо и старик-камердинер слушали на кухне радио. Мужской голос как раз сообщил, что партизанские формирования подходят к городу. Я притворил дверь и понесся к телефону.
В телефонной книжке было множество номеров президентского дворца. Отдел протокола, секретариат, служба безопасности, по крайней мере, еще около двух десятков других отделов. Несложно было догадаться, что действительно важные номера засекречены и в телефонном справочнике их нет. Поэтому я сделал вывод, что наиболее информированные люди — это сотрудники службы безопасности, испытанные сподвижники Негадеса. И я позвонил именно туда. Ответил мужской голос:
— Служба…
— Я хочу поговорить с президентом, — перебил я говорившего. На другом конце провода меня, видимо, приняли за обыкновенного психа и положили трубку. Я снова набрал номер.
— Служба…
— Я Рой Медина и не советую снова бросать трубку, — сказал я совсем другим тоном. — Полковник, я звоню совсем не ради удовольствия. Мне нужно передать известие большой важности.
— Никогда не слышал вашего имени, сеньор, — донесся голос, в котором уже слышалась некоторая почтительность, что я и воспринял не без удовольствия.
— Мне нужен полковник Негадес, — потребовал я.
Несколько минут в трубке шуршал ток. Какая все-таки примитивная техника была в этой эпохе! Потом послышался другой голос:
— Сеньор Медина?
— Да. Я должен обменяться с его превосходительством несколькими словами. Это касается чрезвычайно важного дела.
— Вам не кажется, что сейчас не самое подходящее для этого время?
— Для этого никогда не будет подходящего времени, дружище. Скажите Негадесу, на проводе Медина, который хочет сообщить кое-что относительно одного кондитера.
Секретарь наверняка сообразил, что «кондитер» — это какой-то тайный пароль. Потому что не прошло и минуты, как меня соединили. Наконец-то я услышал знакомый голос.
— Негадес слушает.
— Здравствуйте, полковник. Извините, это по привычке. Здравствуйте, господин президент.
— Сеньор Медина, я же предупредил вас, чтобы вы мне не звонили.
— Думаете, в нынешней ситуации меня допустили бы к вам лично? Без документов, зато с подозрительным иностранным акцентом? Но оставим это.
— Вы хотели мне сообщить что-то о кондитере?
— Да, полковник. Похоже, что мы дали маху.
— Что вы хотите этим сказать? — в голосе его послышалось беспокойство.
— Это не тот человек, понимаете? Вчера утром он послал в резиденцию своего двойника. Мы похитили из президентского конвоя не того человека.
Некоторое время Негадес дышал в трубку.
— Он жив? — наконец спросил он.
— Конечно, с ним ничего не случилось. У меня есть веские доказательства, что это совсем не тот человек, что был нам нужен. В противном случае разве я тратил бы свое драгоценное время, чтобы дозвониться к вам? Можете поверить, у меня достаточно собственных неприятностей по этому поводу.
— В таком случае, где он?
— Совершенно очевидно, что пока не смеет показываться на людях. Укрылся где-то в городе и ждет подходящего случая. Мне кажется, далеко уйти он не мог. Скорее всего, он в летней резиденции. Узнайте, не случилось ли там за последние 24 часа чего-нибудь необычного, не исчезали ли солдаты, не терял ли кто-нибудь сознание. Не было ли кому-нибудь из персонала плохо? Не удивляйтесь, полковник, я знаю, по каким признакам можно обнаружить его присутствие.
— Чтобы узнать это, нужно время. Вы, вероятно, догадываетесь, что у меня есть и другие дела!
— Поторопитесь, это в ваших интересах. Пора решительно покончить с этим делом!
— Через два часа свяжитесь со мной по телефону, запишите номер…
Лоренцо отставил чашку. Его черные глаза горели энтузиазмом.
— Все зарубежные радиостанции твердят, что наши напирают! Кольцо партизан стягивается вокруг города!
— А что говорит официальное радио Негадеса?
— Почти не упоминают о партизанах. Ругают генерала Кастельяно и верные ему части: подлые бунтовщики. Генерал, мол, снюхался со смутьянами. Пытаются таким путем восстановить против генерала другие подразделения армии и колеблющихся офицеров.
— А что народ?
— Выжидает. Рой, наш народ пережил уже достаточно много таких переворотов. Люди не торопятся выражать свое мнение, они научились осторожности — береженого бог бережет.
— А время уходит, — сказал я с раздражением. Лоренцо не догадывался, что я имел в виду. На его загорелом лице не было и тени озабоченности, он улыбался.